Метафорически говоря, мама у меня ассоциировалась с темной пещерой или с черной дырой (безо всякой фрейдовщины). Вроде бы, физический объект, но в виде какого-то темного провала. Она вроде есть, но одновременно ее нет. И я сижу у взода в пещеру или у входа в черный портал. И жду, потому что ни туда, ни сюда я не могу двигаться. Я не могу зайти в пещеру и вытащить оттуда живую мать, и я не могу уйти от пещеры, потому что мне некуда идти, это моя мать.
Было ощущение, что прежде, чем она придет и спасет меня, ее саму надо найти и спасти. В детстве это непосильная задача, которая вызывает ощущение полной безысходности -- для получения ее любви надо совершить нечто за пределами моих возможностей. Бессилие и отчаянье. Когда я была уже подростком, а потом студенткой, я попыталась ее "спасти", пыталась наладить с ней близкий контакт. Она принимала заботу, но взамен от нее ничего не приходило ко мне. То есть, это примерно как ребенок, регулярно видящий мать, которая приходит с работы вымотанной, потом возится по хозяйству, а потом падает и засыпает, потому что сил у нее ни на что не осталось. Ребенок решает к ее приходу сделать все домашние дела, чтобы у мамы освободилось время на него. Мама приходит, видит, что дела сделаны, и падает на диван. Только уже с книжкой. И достучаться до нее невозможно вообще.
У меня этот шаблон в отношениях наблюдается постоянно: сначала я тебя спасу, а потом ты мен спасешь. Вторая часть никогда не срабатывала ) Спасенные приходили в себя, начинали дышать, возвращались к жизни, потом пристально смотрели на меня, потом их глаза становились злыми и холодными, и они разворачивались и уходили без оглядки. Люди вообще не любят держать в своем окружении тех, кто видел их слабыми и беспомощными, а также не любят чувствовать себя обязанными. А также (не буду снимать с себя ответственности) они не знали, что у них потом попросят. Я и сама не очень это осознавала, если честно. Я отдавала то, что хотела, чтобы дали мне. Отданное принималось без проблем, а на вопросе выдачи... глаза вдруг становились злыми и холодными )
malka_lorenz о спасении и отогревании как-то совсем иначе пишет, с теплом:
Мне такое не встречалось, чтобы выдача, да еще и две нормы. Может быть, потому, что футболка внутренней задачи спереди гласила "В этот раз все точно получится!", а сзади ухмылялась "Все опять закончится катастрофой".
Наверное, многие дети из тех, до личности и внутренней жизни которых никому из членов семьи не было дела, рано разивают способность очень чутко отслеживать настроения окружающих и чувствовать, что этим окружающим не хватает. Мама прилагала много сил, чтобы коллеги и окружающие думали о ней только хорошо, еще большая часть сил уходила на выживание с нелюбимым мужем в обстанове безвыходности брака, а остальное уходило на громадный комплекс вины перед старшей дочерью. Я чувствовала, что маме очень нужна любовь, но, на мой личный детский взгляд, искала она ее совсем не там, где она лежала для нее в свободном доступе - у меня. У меня для нее было много-много любви, но маму она не интересовала. На этом месте у меня выросла еще одна моя любимая обида: те, кого люблю я, несут свой ресурс любви другим, а не мне. Любят других, заботятся о других, прилагают усилия, чтобы быть с другими - особенно теми другими, которым на это наплевать. Но не меня, у которой есть для них то, что они ищут.
Может быть, я бы сдалась еще раньше, если бы пещера или черная дыра никогда бы не отвечали мне и не взаимодействовали со мной лично и даже можно сказать интимно. Эти взаимодействия были краткосрочными и оставляли ощущение дикого сюра. Ты сидишь у пещеры день, неделю, месяц, полгода, скучаешь по маме. Гадаешь - знает ли мама вообще о твоем существовании и о том, как ты ее любишь. Вдруг из пещеры вырывается злобный тролль. Атакует, рвет мясо и так же стремительно исчезает. Ощущение от этого - это личное, общение один на один, прямое. Тролль меня видит и знает, а не случайно я ему под зубы попалась. Иногда он виляет хвостом, заигрывает, подмигивает и предлагает сунуть спицы в розетку или лизнуть оголенные провода, намекая, что будет очень мной гордиться и меня за это ждет большой-большой долгожданный приз в виде его любви.
Изредка у мамы, избегающей физические контакты, случались приступы сентиментальности. Ей вдруг хотелось со мной пообниматься. Она звала меня к себе и тискала в объятьях несколько секунд. С одной стороны, было приятно, а с другой - не понятно: так ты меня любишь? или нет? а как же тролль? а все остальное?
Эта амбивалентность сохраняется во всех отношениях со значимыми другими. Чем человек значимее, тем сильнее приступы страха, что есть подвох, что чем ближе человек - тем крупнее он предаст. Проще с теми, кто не вызывает особых чувств вообще.
Я часто задумываюсь - почему я практически не горевала от ее смерти. Сначала я думала, что это потому, что я не успела приехать на ее похроны и не видела ее мертвой. Все очень стремтилеьно произошло, хотя говорят, что опухоль в мозге, от которой она умерла, росла где-то 8-10 лет, и выросла до размеров яйца, но из-за ее расположения практически не вызывала боли.
Сейчас я думаю, что, скорее всего, потому, что потеряла я ее задолго до ее смерти, поэтому невыносимая боль от ее потери в раннем детстве есть, а боли от ее физической смерти практически нет. Мама мне изредка снится (она умерла 8 лет назад), мое подсознание решило вопрос так: она жива, но недоступна (либо я вижу ее потерявшей разум пациенткой сумасшедшего дома, либо окончательно спившейся алкоголичкой, которая никого не узнает).
Было ощущение, что прежде, чем она придет и спасет меня, ее саму надо найти и спасти. В детстве это непосильная задача, которая вызывает ощущение полной безысходности -- для получения ее любви надо совершить нечто за пределами моих возможностей. Бессилие и отчаянье. Когда я была уже подростком, а потом студенткой, я попыталась ее "спасти", пыталась наладить с ней близкий контакт. Она принимала заботу, но взамен от нее ничего не приходило ко мне. То есть, это примерно как ребенок, регулярно видящий мать, которая приходит с работы вымотанной, потом возится по хозяйству, а потом падает и засыпает, потому что сил у нее ни на что не осталось. Ребенок решает к ее приходу сделать все домашние дела, чтобы у мамы освободилось время на него. Мама приходит, видит, что дела сделаны, и падает на диван. Только уже с книжкой. И достучаться до нее невозможно вообще.
У меня этот шаблон в отношениях наблюдается постоянно: сначала я тебя спасу, а потом ты мен спасешь. Вторая часть никогда не срабатывала ) Спасенные приходили в себя, начинали дышать, возвращались к жизни, потом пристально смотрели на меня, потом их глаза становились злыми и холодными, и они разворачивались и уходили без оглядки. Люди вообще не любят держать в своем окружении тех, кто видел их слабыми и беспомощными, а также не любят чувствовать себя обязанными. А также (не буду снимать с себя ответственности) они не знали, что у них потом попросят. Я и сама не очень это осознавала, если честно. Я отдавала то, что хотела, чтобы дали мне. Отданное принималось без проблем, а на вопросе выдачи... глаза вдруг становились злыми и холодными )
malka_lorenz о спасении и отогревании как-то совсем иначе пишет, с теплом:Когда-то давно я думала о том, что, прежде чем человека по-настоящему использовать, его надо отогреть, подкормить и подлечить, иначе он нормы не выдаст. Теперь я думаю, что человека нужно сперва отмыть. Отмыть от всего, что на нем налипло, пока вас не было. А потом уже отогревать, откармливать и лечить, и радоваться тому, какой он делается розовый прямо на глазах день ото дня, и недалек тот день, когда его станет можно по-настоящему использовать.
Чистый, сытый и свободный - о, он выдаст, пожалуй, даже две нормы.
Мне такое не встречалось, чтобы выдача, да еще и две нормы. Может быть, потому, что футболка внутренней задачи спереди гласила "В этот раз все точно получится!", а сзади ухмылялась "Все опять закончится катастрофой".
Наверное, многие дети из тех, до личности и внутренней жизни которых никому из членов семьи не было дела, рано разивают способность очень чутко отслеживать настроения окружающих и чувствовать, что этим окружающим не хватает. Мама прилагала много сил, чтобы коллеги и окружающие думали о ней только хорошо, еще большая часть сил уходила на выживание с нелюбимым мужем в обстанове безвыходности брака, а остальное уходило на громадный комплекс вины перед старшей дочерью. Я чувствовала, что маме очень нужна любовь, но, на мой личный детский взгляд, искала она ее совсем не там, где она лежала для нее в свободном доступе - у меня. У меня для нее было много-много любви, но маму она не интересовала. На этом месте у меня выросла еще одна моя любимая обида: те, кого люблю я, несут свой ресурс любви другим, а не мне. Любят других, заботятся о других, прилагают усилия, чтобы быть с другими - особенно теми другими, которым на это наплевать. Но не меня, у которой есть для них то, что они ищут.
Может быть, я бы сдалась еще раньше, если бы пещера или черная дыра никогда бы не отвечали мне и не взаимодействовали со мной лично и даже можно сказать интимно. Эти взаимодействия были краткосрочными и оставляли ощущение дикого сюра. Ты сидишь у пещеры день, неделю, месяц, полгода, скучаешь по маме. Гадаешь - знает ли мама вообще о твоем существовании и о том, как ты ее любишь. Вдруг из пещеры вырывается злобный тролль. Атакует, рвет мясо и так же стремительно исчезает. Ощущение от этого - это личное, общение один на один, прямое. Тролль меня видит и знает, а не случайно я ему под зубы попалась. Иногда он виляет хвостом, заигрывает, подмигивает и предлагает сунуть спицы в розетку или лизнуть оголенные провода, намекая, что будет очень мной гордиться и меня за это ждет большой-большой долгожданный приз в виде его любви.
Изредка у мамы, избегающей физические контакты, случались приступы сентиментальности. Ей вдруг хотелось со мной пообниматься. Она звала меня к себе и тискала в объятьях несколько секунд. С одной стороны, было приятно, а с другой - не понятно: так ты меня любишь? или нет? а как же тролль? а все остальное?
Эта амбивалентность сохраняется во всех отношениях со значимыми другими. Чем человек значимее, тем сильнее приступы страха, что есть подвох, что чем ближе человек - тем крупнее он предаст. Проще с теми, кто не вызывает особых чувств вообще.
Я часто задумываюсь - почему я практически не горевала от ее смерти. Сначала я думала, что это потому, что я не успела приехать на ее похроны и не видела ее мертвой. Все очень стремтилеьно произошло, хотя говорят, что опухоль в мозге, от которой она умерла, росла где-то 8-10 лет, и выросла до размеров яйца, но из-за ее расположения практически не вызывала боли.
Сейчас я думаю, что, скорее всего, потому, что потеряла я ее задолго до ее смерти, поэтому невыносимая боль от ее потери в раннем детстве есть, а боли от ее физической смерти практически нет. Мама мне изредка снится (она умерла 8 лет назад), мое подсознание решило вопрос так: она жива, но недоступна (либо я вижу ее потерявшей разум пациенткой сумасшедшего дома, либо окончательно спившейся алкоголичкой, которая никого не узнает).